Франко Кардини - Европа и ислам История непонимания
Это недоразумение поддерживалось британской дипломатией: ей нужно было добиться невозможного, добившись трех несовместимых между собой целей, и британскому правительству это удалось. Оно натравило арабов на турок, пообещав им создать великое, единое и независимое арабское государство; оно обеспечило нейтралитет евреев-сионистов, которые происходили в основном из Германии и питали к ней симпатии; и, для того чтобы уменьшить или свести на нет эти симпатии, оно согласилось с требованиями тех представителей сионистского движения, которым уже было недостаточно какой-либо земли для «народа без земли» — им требовалась именно эта земля, Эрец Исраэль, вместе с Иерусалимом.
Второго ноября 1917 года лорд Артур Джеймс Бальфур, британский министр иностранных дел, направил письмо финансисту Лайонелу Уолтеру Ротшильду, почетному председателю Всемирной сионистской организации, подтвердив, что британское правительство одобряет план создания еврейского национального очага в Палестине. На его слова затем неоднократно ссылались во время дипломатических переговоров; но, как и соглашение Сайкса-Пико, они прямо противоречили обещанию создать «Великую Аравию», которое было дано шарифу Хусейну.
Таким образом, после окончания Первой мировой войны началось противостояние между евреями и арабами — что не входило в намерения и противоречило интересам и тех, и других. В конце XIX — начале XX веков разрозненные банды арабов устраивали нападения на еврейские поселения, но это приписывалось обычной для кочевников склонности к разбою. В марте 1919 года Фейсал приветствовал евреев, которые прибыли в Сирию и Палестину, и выразил убеждение в том, что отношения между обеими общинами будут развиваться в духе согласия.
Трения, возникшие между арабами и евреями за время действия британского мандата, приток евреев в Палестину сразу после Шоа, или Холокоста (катастрофы еврейского народа во Второй мировой войне), образование государства Израиль и последовавший за этим конфликт породили ближневосточную проблему, — неразрешенную и все еще далекую от окончательного разрешения.
После арабо-израильского конфликта 1967 года весь Иерусалим, включая святые места и весь исторический центр города с его памятниками, оказался под контролем государства Израиль, которое вопреки резолюциям ООН перенесло туда столицу из Тель-Авива (буквально «Холм весны»: еврейский город, основанный переселенцами в начале XX века близ древнего арабского города Яффа). Появилось множество вариантов решения иерусалимской проблемы — от предложения палестинцев сделать единый город столицей двух отдельных государств — израильского и палестинского — и резиденцией их правительств (по примеру Рима и Ватикана после соглашения 1929 года), до идеи, выдвинутой Ватиканом (и решительно отвергаемой евреями всего мира) о некоем подобии интернационализации Иерусалима. Решение найти нелегко, но оно жизненно необходимо; как показала история, то, что происходит в Иерусалиме, влияет на события во всем мире.
Арабо-израильский вопрос, демографические и экономические изменения, произошедшие в мире за последние два-три десятилетия, упадок международной роли европейских стран, наличие после 1989 года единственной сверхдержавы — США: все это глубоко повлияло на отношения между Европой и исламом.
Поражение арабских стран в арабо-израильской войне 1967 года сильно пошатнуло доверие мусульман к Западу, и таким образом отрицательно повлияло на перспективы того, что неверно назвали «секуляризацией» (или «модернизацией») ислама. Традиционалистские и радикальные настроения, также неверно называемые «фундаменталистскими», впервые проявились в 1920-х годах, преимущественно в Египте и северо-западной Индии. До недавнего времени они были едва заметны; их носители, различные течения и группировки, подвергались преследованиям со стороны модернизаторских, вестернизаторских и национал-прогрессистских режимов, которые правили в значительной части дар ал-ислама. Однако постепенно эти настроения усиливались, пока в 1979 году не настал переломный момент: «исламская революция» в Иране показала, насколько непрочны основания авторитарного и прозападного режима, установленного шахами из династии Пехлеви. К этому времени обострилась курдская проблема. Победители в Первой мировой войне начертили границы новых государств на Ближнем Востоке, но совершенно не учли существования Курдистана, горной области между Кавказом, Александреттским (Искендерунским) заливом и средним течением Евфрата, площадью около полумиллиона квадратных километров, населенной кочевниками-курдами, язык которых принадлежит к индоиранской группе. Область эта была поделена между Турцией, Ираном, Сирией и Ираком; вскоре после раздела она заинтересовала международные компании, желавшие использовать ее нефтяные ресурсы. Курды, разобщенные из-за проведения новых границ, а также из-за деления на многочисленные племена, тщетно пытались привлечь внимание остального мира к своей проблеме. Поскольку во время войны 1914–1918 годов они остались верны власти султана, их голос остался неуслышанным. Курды стали жертвой политики подавления и истребления, и терроризм, ставший орудием некоторых курдских группировок, казалось, является единственным средством противостояния такой политике; лишь начиная с 1980-х годов курдам удалось заставить прислушаться к себе международную общественность.
Среди множества исламских государств, образовавшихся или вновь появившихся на мировой арене во второй половине XX века, особую роль играют Иран, в 1979 году преобразованный в «Исламскую республику», и республики бывшего Советского Союза. В последних преобладают урало-алтайские народы (хотя велика и доля индоевропейских). Они входят в Содружество Независимых Государств во главе с Россией, но всегда находились под сильным влиянием пантюркистских настроений, что побуждало их обращать взгляд в сторону посткемалистской Турции, а там, где сильно влияние экстремистов, даже преобладают настроения в пользу создания «великого тюркского государства от Босфора до Памира». Настроения эти носят религиозную окраску и подпитываются «исламизмом» (термин, который следует предпочесть термину «фундаментализм»); одно из их проявлений — призывы вернуться к арабскому алфавиту, отказавшись от латинского или кириллического, насаждаемых при Советской власти.
В наши дни Европа больше не является центром мировой политики. Она по-прежнему остается значительной финансовой и экономической силой, но не обладает подлинно общеевропейскими институтами и неспособна проводить самостоятельный политический курс, не согласуя его со своим американским союзником. По отношению к правительствам и народам дар ал-ислама она занимает неуверенную и двусмысленную позицию, а тесные связи с Соединенными Штатами ограничивают независимость ее действий и оценок, когда речь идет о таких странах, как Иран, Ирак или Ливия. Общественность в Европе все еще очень плохо информирована о многих религиозных и культурных ообенностях исламского мира, и употребительные схематические определения (например, «светский» и «интегристский», как и прочие, столь же нечеткие) выглядят совершенно неадекватными. Скудная информация посредственного качества, которая заполняет средства массовой информации, в сочетании со стойкими — и абсурдным образом воспроизводящимися — предрассудками препятствуют формированию спокойного представления об исламе, отмеченного терпимостью.
Европа сейчас сталкивается с очередным «наступлением» ислама, происходящим в новой, весьма парадоксальной форме. Мусульмане, прибывшие в Европу, легально или нелегально, как правило, в поисках работы и лучших условий жизни для себя и своих семей, имеют самые зачаточные религиозные представления, однако их собственную идентичность и самосознание обусловливают представления культурные. Мусульмане в Европе в начале XXI века находятся в совершенно особой исторической ситуации. Впервые большие, однородные группы мусульман проживают за пределами дар ал-ислама, в странах, где не действуют законы шариата. К их неизбежно невыгодному — вследствие принадлежности к меньшинству — положению добавляется напряженность, вызванная исламской пропагандой и, до некоторой степени, террористической деятельностью фундаменталистских групп. Сюда следует добавить и проблемы, вызванные ростом мусульманских общин (отчасти — благодаря новообращенным европейцам), которые теперь уже достаточно велики, чтобы требовать официального признания со стороны властей.
«Третья волна» ислама, таким образом, не расширила границ дар ал-ислама. Однако исламскому миру следует прийти к соглашению с Европой, которая сейчас занимается трудным поиском самой себя, — с Европой сильной, но неустойчивой в социально-экономическом плане, испытывающей проблемы с собственной культурной идентичностью. «Ислам будет таким, каким сделают его мусульмане», — сказал в свое время египтянин Фуад Закария. Но и Европа тоже будет такой, какой сделают ее европейцы, — Европа, где число тех, кто следует закону Пророка, неуклонно растет.
